Я так думаю

“Крепитесь, родненькие!”

«Как ты будешь жить, когда меня не станет, такая беспомощная и неприспособленная?» — часто сокрушался отец. Моя «непрактичность» заключалась в неумении помнить о завтрашнем дне, живя лишь сегодняшним. Он же, воронежский крестьянин, похоронивший в 33-ем часть родни, пройдя всю Великую Отечественную, всегда старался, чтобы в доме было что-то про запас.

Наибольшую беспомощность после его ухода, а точнее отчаянье, я испытала, когда в один из Дней Победы не обнаружила на могиле отца оградки — ее украли. Он смотрел с портрета немым укором, словно спрашивал: «Ну как же так?»

Их осталось очень мало, этих мужественных людей, выстрадавших Великую Победу. «Уже и позвонить некому, — грустно вздыхает мама. — Никого почти не осталось из моих мальчиков…» Они — наше самое героическое и самое трагическое поколение. В двадцать лет, как теперь принято выражаться, «безбашенно» шагнули под пули. Вернувшись с войны, всю жизнь вкалывали, ни на минуту не расслабляясь: что-то отстраивали, возрождали, подымали, растили, воспитывали, крепили мощь. А в конце жизни вдруг обнаружили, что потеряли все: страну, за которую сражались, здоровье, с трудом накопленные сбережения. Сегодня мимо них, не сбавляя скорости, проносятся маршрутки (водители изо всех сил стараются «не заметить» поднятой руки ветерана). При них, живых свидетелях, подчас цинично и беспардонно перевираются целые страницы истории. Когда два года назад вышла мамина книга о войне, позвонила одноклассница, попросила один экземпляр: «Не хочу, чтобы мои внуки думали, что Вторую мировую выиграли Соединенные Штаты».

Наши ветераны и сейчас остаются самой надежной и самой неравнодушной частью общества. Они просто не умеют иначе. Слишком высокую цену заплатили за ту Победу.

Каждый раз, прощаясь по междугородному телефону, свекор-фронтовик кричит нам в трубку: «Крепитесь, родненькие!» Хочется вслед за ним крикнуть всем ветеранам: «Крепитесь, родненькие! Живите долго! И если можете, нас простите!»