Памяти сумского музыканта

Алексей Павлов (Богуш) был иконой сумских хипарей и музыкантов 90-х, писал иконы, проектировал храмы и раздавал советы президентам

Алексей Павлов. Он же Алексей Богуш. Он же Лелик. Он же дедушка Шала. Он умер 25 июня на 55-м году жизни.

Этого волосатого толстяка в круглых очках я повстречал в начале далеких девяностых. Был большой концерт в тогдашнем “Диалоге”. Лабали в большинстве своем сумские группы, но были и приезжие. Запомнились только “Жаба в дирижабле” – чудный коллектив с весьма сексапильной и голосистой солисткой. Из наших были “Кайф” и “Майя”, остальных не помню совершенно. На том концерте я неумело конферансил, объявлял выступающих и рассказывал какие-то дебильные анекдоты. Публика была своя в доску, не считая группы незнакомых гопников в кожанах, которые вели себя паскудно и время от времени нарывались на неприятности. Давно это было – память выхватывает все отрывочно, эпизодами. Мы как-то сразу сошлись с Лешкой, закрепив знакомство в большом дневном перерыве холодным пивом. Шала тогда уселся прямо на пол перед сценой, поставив у себя между ног истекающую потом трехлитровую банку пенного и принялся смачно прихлебывать из нее, время от времени испуская блаженный стон:
– Это просто праздник какой-то!

Пусть моя мечта станет вашей –
Я не смог, а вы постарайтесь.
Я стар для рок-н-ролла, но молод для смерти.
Прощайте, друзья, прощайте!” –
Алексей Павлов, “Приятель”

Он настолько напоминал Карабаса из фильма “Буратино”, что я ржанул и тут же подсел к нему рядышком. Так мы и просидели весь перерыв, сёрбая пиво и рассказывая друг другу смешные истории. Вечером неугомонные гопники, которые из всех исполняемых песен почему-то выделили только одну, жабодирижабльскую, устроили шумный скандал, несколько раз подряд требуя ее на бис. В ход пошли матюки и кугутское хамство. Запахло дракой. Я предложил Шале тряхнуть стариной и повыбивать из них требуху. Пацифист Лёлик с сомнением посмотрел на меня, секунду подумал и поставил поглубже в угол сработанный покойным Перцем бас. Он был готов. В принципе, учитывая наш общий вес на двоих, мы были способны вдвоем ушатать всю эту босоту. Рука у Лешки тяжелая. Слава богу, обошлось. Но, несмотря на мелкую ерунду, концерт вышел здоровским. Правда, организатор события, наш друг Андрей “Обод”, поздно вечером все-таки отгреб от хулиганов. Это были суровые 90-е…

А потом мы с Лешкой намертво прилепились друг к другу в “Уик-Энде” – лучшей газете всех времен и народов, собранные вместе Женей Положием. Мы стали с наслаждением пить ветер свободы, щедро расплескивая его через край посредством смелых публикаций. Тогда мы были лучшими! Это было самое счастливое время в нашей жизни. Помните “Советы дедушки Шалы”? А нашу пародийную рекламу в передаче “Свит-Свит” на Видиконе, где мы принимали роды у хомячка? Как было весело тогда! Кто-нибудь из старожилов помнит Черную Субботу? Тогда без ведома редактора за один вечер коллектив пропил в кабаке “Под фонарем” всю выручку за недельный тираж газеты. Как же вольготно тогда дышалось и писалось! Государство не могло больше допускать такой свободы, и журналистов стали бить морально, материально и физически, пока не загнали в пыльный чулан, где мы сейчас и находимся. Но все с большой теплотой поминают то время, когда были переполнены счастьем, делая любимое дело.

Он играл во многих группах, дольше и, наверное, наиболее успешно – в “Майя” вместе с Романом Киевицким, Вадимом Ярошенко, Людвигом Шимановским и Сашей Катаной

Наша дружба с Лёликом была настолько плотно насыщена необыкновенными событиями, чудесными людьми и прочим, что сразу обо всем написать невозможно. Это будет уже целая книга. А вот напишу ли я ее, это вопрос… Последние дни вырвали из меня с мясом кусок души. Сердце стало крошиться бетонной крошкой, а голова утонула в отвратительном звоне. Он назойливо лезет в уши и щиплет глаза, отчего я постоянно по-стариковски всплакиваю. Да и как же иначе? Это ведь был мой самый ЛУЧШИЙ друг! А теперь его нету. Совсем. Он не позвонит мне:
– Привет, кумэ! Поднимай свою старую задницу, прогуляемся!
Он уже не нагрянет внезапно ко мне в дом, прося немедленно поджарить картошечки. Я остался один.

На его поминках все что-то говорили о Лешкиных талантах, о его терпимости и смирении. Но мало кто знает, какими усилиями все это давалось. Его смерть – последствие того, что у него было слишком большое сердце и очень тонкое построение натуры. Как он переживал, мучился из-за нашей чокнутой жизни, из-за всей этой дурацкой политики, которая проехала по нему тяжелым дорожным катком, кроша в щебень душу. Лешка всегда страшно огорчался от нашей глупости и нечистоплотности, видя, как мы сами гадим себе под ноги. Он постоянно негодовал от того, что все вокруг погрязло в воровстве, мусоре, нищете и неблагоустройстве. А сам писал иконы и проектировал храмы… (Две мозаики у центрального входа Спасо-Преобрадженского собора – его работа. – ред.). Я-то знаю, как он психовал от окружающего нас несовершенства. А сердце рвалось и рвалось, становясь все больше и больше. И вот не выдержало…

Может, позже сделаю небольшой сборник рассказов о Лёлике и о нашей дружбе.

Вчера собрались все, кто смог прийти и приехать. Проводили. Простились. Всё. Река Жизни продолжает течь через пространство и время, а Лешка уже выбрался на тот берег и, смеясь, побежал в Места Счастливой Охоты.
Прощай, дружочек мой любимый! Не забудь прийти предупредить перед тем, как придет мой час. Мы ведь заранее договорились с тобой об этом.
Прости, что не уберег. Увидимся!

Максим ЖИБИНОВ
Панорама №28-2019