Ао теа роа*

Впечатления сумского путешественника о Новой Заландии

Первобытный страх и чувство оторванности от цивилизации генетически передались всем последующим поколениям: человек, родившийся в Новой Зеландии, взрослея, испытывает нечто вроде комплекса рыбы, выползшей миллионы лет назад на берег, — надо приспосабливаться к новым условиям или нырять обратно в родную стихию.

Эта первая рыба-невозвращенка и стала праматерью всего живого на суше, но стойкий комплекс остался — океан гораздо древнее суши, в смысле разнообразия жизни в нем, а сушу мы, собственно, толком так и не освоили — иначе зачем бы нам с такой истовой настойчивостью глазеть в небеса, прикрыв глаза — сначала ладонью, а потом вооружившись оптикой? Может быть, мы смотрим не туда, куда следовало бы?

Поэтому, вынырнув из утробы матери, ты рано или поздно — а скорее всего интуитивно — понимаешь: кругом все тот же бескрайний океан, как и в утробе, которую ты только что покинул, и надо приспосабливаться…

Приспосабливаться новозеландцы научились — все-таки XXI век не XIX, поэтому, едва окончив школу, многие молодые люди отправляются в материнское лоно, откуда прибыли их прабабки и прадеды, — едут в Европу. Едут надолго — сначала приобщиться к ценностям культуры (ну, там Рим-Венеция-Флоренция с Равенной, Париж-Лувр-Нотр-Дам, Шампань с Гасконью и все такое), а потом учиться-работать. Многие остаются навсегда.

Перевернутый мир

Я открыл глаза. Все так же ровно гудела турбина, далеко внизу, сквозь баранину туч, плыла бескрайняя водная гладь. Да, то самое — Тасманово море. Наш «Джамбо» подлетал к аэропорту Окленда (Aucklend, по-английски), самого большого города Новой Зеландии. Спустя час, нагрузив свою тележку сброшенной с себя теплой одеждой (декабрь, начало лета, +25С, за окнами яркое солнце!), я бодро катил к стойкам таможенной службы, на ходу пытаясь растянуть свой окостенелый рот в некое подобие дружелюбной улыбки — здесь все улыбались друг другу непринужденно и весело. Видимо, получалось не очень — первый же встреченный мною таможенник, завидев мою обезьянью гримасу (ему я скалился особенно широко, точнее, его черно-голубой униформе), вежливо попросил показать паспорт. Полистав его, поинтересовался, к кому я и зачем явился. К сыну, отвечаю. И далее с гордостью — он тут у вас полицейским работает. Разумеется, я не ожидал, что таможенник немедленно отдаст мне честь, но все же приосанился, ожидая доверительных действий… Но — ничего! Напротив, мне даже показалось, что он посуровел…Да будь он хоть премьер-министром, как бы отвечал его взгляд… Не, ну и люди: я ему русским языком говорю — сын у меня коп! Никакой реакции! Перевернутый мир, одним словом.

В отличие от моей подозрительной физиономии, паспорт был в полном порядке — украшенный, кроме новенькой новозеландской визы, еще и четырьмя прежними английскими, успокоил моего визави, и я был отпущен. Но не надолго — следующего испытания не выдержал внушительный чемодан, в чьих недрах, кроме трёх незаконных сигаретных блоков (разрешен безпошлинный ввоз только одного), было обнаружено нечто, о чем я и сам позабыл в суматохе сборов и долгого перелета. Девушка у монитора, все в той же черно-голубой униформе, вопросительно, рисуя в воздухе странные кривые линии, раз за разом произносила: -Horseshoe? Horseshoe?
Звучало очень зловеще. Хорс.шо?…это такое знакомое «шо?»… Не видя, что там у нее на экране, я мучительно вспоминал содержимое собственного чемодана. Из ступора меня вывела вторая, постарше. Мельком взглянув на экран, она, ничуть не смущаясь, вытянула вперед обе руки, натягивая воображаемые поводья и изобразила легкий галоп, прицокивая языком и шлепнув себя в конце этой пантомимы по подошве ботинка.

А я шлепнул себя по лбу — horseshoe! — лошадиная туфля, подкова, черт побери! Я прихватил с собой в качестве сувенира настоящую, старую, стертую железную подкову — на счастье! К счастью (сорри за тавтологию!), этот символ счастья вполне интернационален и понятен — с гетманской булавой, будь она у меня (как сувенир, конечно!), я бы так легко не отделался — откуда бы им знать, что булава — любимая игрушка нашего президента?

Тем не менее подкова была извлечена и отправлена на экспертизу и для профилактики, я же уселся в удобное кресло в ожидании. Заметь, читатель, — в кресле, в просторном холле, а не томился, переминаясь, где-нибудь в мрачном коридоре с множеством безликих дверей. Эх, далекая родина, это я сейчас в нормальном мире, а ты лежишь где-то за тридевять земель, перевернутая вверх ногами, как, впрочем, лежала всегда.

Минут через 20 подкову мне возвратили — в новеньком герметичном пакете. Она блестела — ее окунули в дезраствор: защита от вирусов и паразитов. По этой же причине возбраняется ввоз в страну абсолютно всех продуктов, семян (семян — особенно) и напитков, даже воды. Карантинные правила очень строги, так что, земляк-читатель, любимый продукт украинцев, если ты его, гордясь, надумал тащить с собой, съешь еще в Борисполе — сало не пройдет, будь оно хоть трижды в шоколаде! Семечки — тем более.

И только водка, как известно, развинчивает все гайки — водка прошла беспрепятственно. И даже более положенной квоты — вместо двух литров у меня было аж четыре! А вот за контрабандные сигареты пришлось уплатить пошлину — целых 128 новозеландских долларов, это примерно $60–65. Впрочем, я мог и не платить, их бы просто изъяли.

Переступив порог аэропорта, я оказался, говоря на родном наречии, на Оклендщине — интродукция началась.

Город парусов

Собственно, этим лозунгом можно было бы и ограничиться — если Бог не обделил тебя воображением, читатель. Все есть — и паруса, и шикарные яхты, и океанские лайнеры в порту (чего стоит только красавец «Freedom of the Seas»!)…Количество катеров и яхт на душу населения — а в Окленде проживает около 1,5 млн. жителей — сравнимо с количеством автомобилей. Ну почти. Но зато они неизмеримо дороже — это понимаешь сразу же, едва взглянув на полированную отделку бортов и сверкающие никелем и сталью детали. Все это вписано в непревзойденный по красоте пейзаж с многочисленными бухтами, заливами, островами с буйной флорой и над всем этим панует вода. Где бы ты ни находился в Окленде, достаточно подняться на любой пригорок, прищурясь от яркого (чересчур яркого! озонная дыра, знаете ли, рядом) солнца, чтобы увидеть распростертую во все стороны океанскую гладь.

О пригорках

Никакие они не пригорки, а потухшие вулканы. То есть это мы, люди, считаем их потухшими. Пока. На всей огромной территории, которую занимает Окленд (около 6100 кв.км!) таких «пригорков» наберется добрых три дюжины. Многие в центральной части города, превращены в естественные парки с буйной растительностью, с хорошо оборудованными пешеходными и велосипедными дорожками. И автостоянками, разумеется. Самый высокий холм — Маунт Иден, высотой более 100 м, находился недалеко от нашего дома, с его вершины видны одновременно и Тихий океан — если смотреть на восток, и Тасманово море — если на запад… Смотреть хотелось бесконечно, особенно на закате… ну, вы меня понимаете.

Любителей вроде меня «смотреть» всегда набиралось в избытке: пучеглазые автобусы едва ли не ежечасно доставляли на вершину «свежак» — узкоглазых и неутомимых китайцев. Наблюдать за ними тоже стало моей маленькой традицией — вооруженные неимоверным количеством оптики, они многократно «фоткали» себя, своих детей и спутниц на этом великолепном фоне, оживленно галдя и постепенно расползаясь по тропинкам холма во все стороны.

Но в совершенный восторг их приводил большой, отлитый из меди в форме круглого стола указатель, на потемневшей от дождей столешнице которого были выгравированы все мировые столицы — по внешнему кругу — и расстояния до них. Я сказал «потемневшей», но выпуклые буквы одной — и только одной! — столицы были отполированы до зеркального блеска так, как бывают отполированы от миллионов прикосновений коленки, носы и прочие причинные места у бронзовых статуй в местах непуганых туристов… «Beijing» — сверкала надпись. Пекин! Заодно — как намек! — натерли и соседнюю «Мosсow». Воистину, как много в этом звуке… По-моему, лучшего доказательства многочисленности нации трудно подыскать. Этот круг можно целиком послать с космическим челноком в другие галактики. Всё поймут.

Еще о китайцах

Китайцы в Окленде так же многочисленны, как афроамериканцы — в европейских столицах. С той существенной разницей, что все они работают. Или учатся. И то и другое они делают с огромным энтузиазмом. Так что за будущее планеты можешь быть спокоен, читатель: пока челнок с посланием от землян достигнет других галактических цивилизаций, наша сильно изменится. Ну ты понял меня, да?

О спорте, национальных чертах и идиотизме

Сразу разочарую наших футбольных фанов — ни о киевском «Динамо», ни тем более о донецком «Шахтере» здесь и слыхом…Как, впрочем, и о европейском футболе. Все спортивные новости начинаются либо с парусной регаты, либо (что чаще) репортажами с многочисленных матчей по крикету. Судя по заполненным трибунам, этот спорт можно смело назвать национальным — различные клубы и сборные команды НЗ неоднократно завоевывали всевозможные звания и трофеи в чемпионатах, где кроме Новой Зеландии участвуют команды Австралии, Индии, Южно-Африканской Республики, Филиппин и пр.

Популярность крикета огромна — любая мало-мальски подходящая площадка с травяным газоном (а травяные газоны в Окленде — предмет культа!) превращена в поле для крикета. Будь я славянофилом, то утверждал бы, что эту игру, конечно же, завезли на острова казаки. Неважно какие — донские или запорожские. И даже вывел бы этимологию превращения слова «лапта» в «крикет», потому что эти игры внешне схожи. Но, сдается мне, тут опять не обошлось без китайцев. Как с пельменями и лапшой (простите, профессиональные патриоты!).

И чего точно нет в Окленде, так это оголтелых толп «болельщиков» с их идиотскими флажками, дудками и пивом. Чем тратить время на это пустопорожнее действо, лучше самому заняться спортом — это тоже национальная черта новозеландцев: здесь все бегают, прыгают, мчатся на велосипедах, играют в крикет и регби, плывут под парусом — круглый год! Может быть, поэтому средняя продолжительность их жизней — 83 года, как вы думаете, патриоты-болельщики?

О погоде (плюс-минус)

При тамошней влажности не существует проблемы пыли, этого бича наших квартир -несомненный плюс! Кайф для лентяев — не надо чистить обувь — огромный плюс для меня! Головная боль для домохозяек — белье не сохнет даже на солнце по той же причине — это «минус». Плюс частые и внезапные дожди (это кому как — а мне плюс). Лишние траты для домовладельцев — для белья нужны сушильные барабаны — минус. В Окленде, да и вообще в НЗ, крайне редки грозы с громом и молнией, и можно без малейших опасений переждать внезапный дождь под любым высоким деревом. Словом, «влезай — не убьёт!» — большущий плюс для астрафобов (люди, боящиеся грозы и молнии).

И если вам не нравится погода в Окленде — просто подождите 10 минут!