Зашифрованная профессия

Всем, кто занимается журнализмом, посвящается

— Дед, почему тебе кроме манной каши ничего нельзя, а ночью ты кричишь слова, за которые в садике в угол ставят? — спросит однажды сонливое дитя твоих детей, официально приходящееся тебе внуком. — Пацаны говорят, что ты в какой-то горячей точке был…
— Не в точке, — ответишь ты честно, — а, считай, в печке. В горячем пространстве провел лучшие годы. Его тогда постсоветским дразнили. Лично я отвечал за наш участок. Страна называлась, как и сейчас, область — как теперь, а город — как всегда.

— Дед, а почему когда папа с мамой тебя о чем-то спросят, так потом целый день спорят, что же ты им ответил? — будет приставать наследник твоих наследников.
— Хобби такое, внучек, — прикинешься валенком ты, — заставлять людей спорить. Если нормальные люди спорят, это значит, что они уже научились думать, а не только понимать команды…

— Слышь, дед, — продолжит дознание единокровная мелкота, — а почему соседи с нижнего этажа говорят, что ты слепоглухонемой на фоне обширного склероза и углубленного маразма, а ты на самом деле все про них видишь, слышишь и помнишь?
— Профессиональная привычка, — скажешь ты правду, потому что юному поколению нужно говорить только ее. 

— Ух ты! — неправильно, но близко к истине догадается внук. — Ты разведчиком был! Резидентом!
— Может, и резидентом, — не станешь разговаривать ты, — только еще хуже. В логове условно предполагаемого противника любой условный полковник Исаев сможет. Там правила простые, как в «Тетрисе». Провел операцию — наградили, провалил — обменяли или перевербовали. А нам приходилось работать исключительно среди своих. Против своих и для своих же. Там самим приходилось вычислять, где противники, где союзники, а где потенциальные источники… И при каждой новой операции роли могли поменяться до наоборот. Постоянным оставалось только то, что у старика Штирлица называлось «Центр».

— Класс! — восхитится внук. — Интересно, наверное?!
— Нет, страшно, — уточнишь ты. И обоснуешь какими-нибудь правдивыми «страшилками» из прожитой жизни. Расскажи, например, как получил резиновой дубинкой по спине, а хранитель правопорядка вращал глазами и требовал засветить пленку, обещая в противном случае достать из-под земли и закопать. Никак ни понимал он, что камера цифровая и засветить ничего нельзя. И как успокоился, когда ты при нем «засветил» диктофонную кассету и спрятал ее в карман на всякий случай. И как страшно было. Не за себя, а от того, что таким людям дают дубинки, наручники и права…

— Страшно, — согласится внучек.
— Интересно и весело! — не соглашаешься ты, демонстрируя отнюдь не склероз, а способность видеть любой предмет со всех сторон сразу. — Весело, интересно, грустно, обидно, гордо, унизительно, почетно… И это еще не все…
Весело и слегка грустно, если для кого-то наступает конец света в связи с тем, что сосед купил машину и надстроил второй этаж. Обидно и удивительно, когда государственный дядя говорит тебе: «Только критиковать можешь, а ты сядь на мое место и реши все проблемы». При этом место освобождать не собирается, проблемы решать — тоже.

Счастливо и гордо бывает, если внук однажды повергнет папу и маму в ужас и панику безответственным заявлением: «Хочу быть журналистом, как дед!»