Александр Такул: «Милиция — это моя боль»

Директор ОО «Громадське бюро „Правозахист“» о пытках в милиции и моральности власти

Вместо технаря из него вышел успешный бизнесмен, который однажды ушел из дела и стал защищать права человека. Дипломированный юрист, любит мотоциклы и горные лыжи, дома у него живут пёс, кот и хомяк, а его жена Лариса и 11-летняя дочь Анастасия, бывает, не видят своего отца и мужа даже по выходным.

[q]Почему Вы решили заниматься правозащитной деятельностью?[/q]
— Около десяти лет я занимался бизнесом. До 2000 года был одним из руководителей достаточно успешной фирмы. Но бизнес перестал приносить удовлетворение, мне просто надоело заниматься одним и тем же. В конце концов даже психологи говорят, что каждые семь лет надо более или менее кардинально менять род деятельности. Еще будучи предпринимателем, я пытался как-то добиваться справедливости, следовать каким-то принципам и потом, когда понял, что бизнесом уже заниматься не хочу, предложил двум своим друзьям учредить общественную организацию. Наверное, это то, чего я хотел.

[q]В Сумах у правозащитной организации много работы? [/q]
— Работа есть везде. Я был в Америке, стране достаточно благополучной с точки зрения прав человека, и тем не менее там тоже достаточно много поводов, чтобы раздавался голос правозащитников. Это такая „борьба добра со злом“. Всегда будут люди, не согласные с тем, что происходит. Всегда будут люди, готовые говорить о том, что публичная власть делает что-то не то. 

[q]Какие права чаще всего нарушаются на Сумщине?[/q]
— В силу того, что наша организация не имеет больших человеческих ресурсов, особенно это касается профессиональных юристов, мы не можем заниматься правозащитой в широком смысле слова. Поэтому выбрали несколько, на наш взгляд, острых для Сум и области видов нарушений прав и свобод граждан. В частности, нас интересуют случаи нарушения свободы от пыток и жестокого обращения. В этом смысле Сумы и область — очень неблагополучный регион. Если говорить о статистике, то это от 2 до 6 заявлений в месяц только по Сумам. Органы следствия и дознания применяют очень жестокие и физические, и психологические пытки. Задержанным надевают противогаз, бьют наполненной водой пластиковой бутылкой по голове, закрывают в сейфе, раздевают донага, приковывают к батарее, не дают пить, не дают возможности выйти в туалет. Один из недавних случаев — задержанного били по коленям резиновым молотком для укладки тротуарной плитки. И все делают для того, чтобы человек в чем-то „сознался“. Понятно, что в подобной ситуации сознаешься и в том, что убил свою бабушку. Никто не может быть подвергнут пыткам, и здесь не имеет никакого значения факт виновности человека. Это норма Европейской конвенции по правам человека, которую Украина ратифицировала.

Кроме этого, мы регистрируем случаи нарушения свободы слова и права на доступ к информации, а также свободу мирных собраний и право людей объединяться в общественные организации.

[q]Если говорить о пытках, много ли таких случаев дошло до суда?[/q]
— В Сумской области — нет. Был случай несколько лет тому назад, когда жителя с. Нижняя Сыроватка Виталия Гонтаря в Заречном райотделе били, он пришел домой и там умер. Если не ошибаюсь, этих милиционеров тогда привлекли к ответственности, они, вероятно, отсидели, хотя очень часто в таких случаях суд назначает наказание „условно“. Мы занимаемся этим чуть больше года, и пока до суда не удалось довести ни одного дела. Как правило, сами потерпевшие отказываются от борьбы. Почувствовав на себе „силу закона“, люди просто боятся связываться с милицией.

Кроме того, существует „конгломерат“ — прокуратура, милиция, суд. Если милиция допускает какое-то нарушение, то прокуратура в 99 случаях из 100 их покрывает. А суд — и подавно. И милиционеры остаются „белыми и пушистыми“. Если уже дошло до громкого скандала и удалось вывести проблему на уровень страны или Европейского суда по правам человека, то милиционера могут, например, уволить задним числом.

[q]С приходом новой власти картина изменилась? [/q]
— Наверное, как-то изменилась. Но есть общий фон, который касается правоохранительных органов… Они, кстати, называются правоохранительными совершенно необоснованно. Название „карательные“ подходит значительно больше.

[q]Милиция все еще не с народом?[/q]
— Я не люблю громких слов. Но факты и в самом деле свидетельствуют о том, что милиция действует, как карательный орган. Это государство в государстве, этакая машина подавления, и в этом плане ничего не изменилось. Риторика — да, изменилась. Где-то даже чины начинают говорить, что они знают о правах человека, знают права задержанного. Когда раньше, при той власти, ты просил постового рассказать о правах задержанного, то мог запросто получить дубинкой по голове.
Или другой пример: по закону любой гражданин имеет право прийти на сессию облрады и там находиться. Это представительская власть. Я ее выбрал, и я хочу видеть, как она действует. Но когда студенты недавно пришли смотреть, как решается вопрос по Щербаню, им преградил путь кордон милиции. Спрашивается: что-то изменилось? Наверное, ничего. Вообще, милиция — это моя боль.

[q]Проблемы со свободой слова в Сумах есть?[/q]
— Думаю, сейчас такой проблемы нет. Существует самоцензура, но, наверное, не существует „темников“. Пока. Редакционную политику диктует главный редактор или собственник. Я думаю, что только от их совести зависит то, какие материалы выходят в свет. Есть проблемы, связанные с доступом граждан к информации, много заявлений от граждан о том, что они не могут получить ту или иную информацию от представителей органов власти.

[q]Каковы взаимоотношения власти и неправительственных организаций?[/q]
— Безусловно, правозащитные организации особо никому не угодны. Любой власти. И было бы нелогично, если бы правозащитные организации получали финансирование или какую-то помощь от самой власти. Но в целом, сейчас власть круто развернулась в сторону общественных организаций. Есть организации, которые работают с инвалидами, с бездомными, и государство просто обязано финансировать их деятельность. Если мы идем к европейской или мировой модели социальной работы, то, скажем, в США вообще нет государственных организаций, которые бы вели работу с теми же бездомными или инвалидами. Это только общественные организации. Но они финансируются из бюджета на конкурсной основе. А правозащитные организации, безусловно, не должны финансироваться из бюджета, это нонсенс.

[q]Но „третий сектор“ все же получил какую-то строку в бюджете…[/q]
— Насколько я знаю, в распоряжение Управления по делам молодёжи и спорта 300 тыс. грн. были заложены в проект бюджета области для молодежных организаций. И 230 тыс. грн. на финансирование общественных организаций заложило Управление внутренней политики облгосадминистрации.

[q]Как эти деньги распределяются?[/q]
— Как правило, применяется конкурсный механизм. Например, Управление по делам молодёжи и спорта объявляет конкурс проектов, и молодежные организации подают свои проектные заявки. И конкурсная независимая комиссия, в которую входят эксперты, оценивает предложенные проекты, после чего отобранные получают бюджетное финансирование. К счастью, как раз начальники указанных управлений Виктор Бобыренко и Александр Хоруженко сами выходцы из третьего сектора.

[q]Кто финансирует бюро „Правозахист“?[/q]
— Членские взносы, пожертвования граждан и предприятий, а также два наших проекта были профинансированы международной донорской организацией. Мы не помогаем политическим партиям, мы не берем денег от власти. Это наша принципиальная позиция. Наша задача — остаться независимыми. В городе есть много людей и организаций, которые считают, что наша деятельность нужна, они считают, что мы достаточно прозрачны, чтобы нам помогать, и потому помогают. Помогает и бизнес, и частные лица. В городе, кстати, много бизнеса, который достаточно лоялен к неправительственным организациям.

[q]То есть „второй сектор“ откликается на нужды „третьего“?[/q]
— Да, особенно это стало заметно после „Ночного дозора“ в позапрошлом году. Собственно, „Ночной дозор“ прошел под эгидой „второго сектора“, мелкого и среднего бизнеса. Он был профинансирован очень серьезно — транспортом, связью, людьми. Сначала это была просто инициативная группа журналистов и общественных деятелей, которая через интерактив, через FM-радио реализовала свою идею. А второй тур — это уже была машина. Машина, которая порвала, как Бобик кепку, другую машину, колоссальную машину Щербаня. Это было похоже на военные действия. У нас были контакты в других штабах, был „слив“ информации, и мы видели, как они были обескуражены, как не ожидали такого… Действовать нестандартно — это же конек общественных организаций, креатив — это то, чем можно побеждать.

[q]Что запомнилось из тех событий? [/q]
— Из ярких моментов… Узники совести. Когда этих ребят судья Ковпаковского суда Рыков осудил на 10 и 12 суток за то, что они хотели просто посмотреть протоколы избирательных комиссий, в ноябре 2004 года. Мы обратились в Харьковскую правозащитную группу, нам бесплатно выделили хорошего адвоката, и мы довели дело до конца. Эти люди были признаны невиновными и отсудили компенсацию за моральный ущерб. Это можно назвать успехом, но если учесть, что до сих пор никто из них компенсацию не получил, а судья Рыков до сих пор является судьей Ковпаковского суда…

Или события „революции на траве“, когда нужно было вытаскивать из судов ребят, которых просто похватали в ночь на первое августа (2004 г. — r»”) и когда мы пришли в суд, а неизвестно было — кто, где, в какой комнате содержится, и какой судья, и когда будет их судить. Тогда приехали именитые адвокаты с толстыми кожаными портфелями и в дорогих очках, стали в прихожей суда и ничего не смогли сделать: «Мы не знаем, нам не говорят». И тогда я, будучи в то время журналистом, вынудил начальника суда дать мне «раскладку» — и мы смогли организовать родителей, развести по кабинетам, и этих людей хотя бы судили не кулуарно, а публично. Пока такие люди будут вершить правосудие, здесь правозащитникам работы хватит.

[q]Часто критики (например, представители бывшей власти) ставят вопрос о независимости неправительственных организаций ввиду их финансирования из-за рубежа. По принципу «кто девушку ужинает, тот ее и танцует».[/q]
— Такой вопрос часто задается. В силу разных причин «третий сектор» очень много финансируется из-за рубежа от международных доноров. Но в Сумах такие случаи финансирования не очень часты. Много организаций влачат жалкое существование…
Вообще, международные доноры финансируют, главным образом, два широких направления. Во-первых, направление социальное. Донорские организации понимают, что у Украины, скажем, на работу с инвалидами, бездомными, сиротами, ВИЧ-инфицированными, наркоманами денег не хватает. Хорошо это или нет? Спросите об этом не у тех, кто критикует, а у самих социально незащищённых людей. Второе направление — это демократические преобразования. Честные выборы, процессы, связанные с прозрачностью власти, наконец, правозащитные организации. Вот Нидерланды, очень маленькая страна, правительство которой выделяет на развитие общественных организаций в Украине большие деньги. А ведь это деньги из карманов налогоплательщиков. Зачем они это делают? Наверное, для того, чтобы привести Украину к каким-то стандартам цивилизованного мира. Потому что страшно жить рядом со страной, которая находится в «каменном веке», где в районных отделениях милиции до сих пор пытают людей.

Но они не финансировали какие-то вещи, связанные с «оранжевой революцией». Это бред сивой кобылы. Я понимаю людей, которые занимаются охотой на ведьм. Известно выступление Щербаня, когда он говорил, что, мол, понабрались американских денег и на них что-то тут делают. Все это вранье. Не знаю, как было на национальном уровне, но, по крайней мере, здесь, в Сумах, «Ночной дозор» никто не финансировал из-за рубежа. Десятки тысяч людей вышли на выборы по велению своей совести. Профинансировать это невозможно.

[q]Парламентские выборы будут честными? Мониторинг проводить будете?[/q]
— Я думаю, что эти выборы будут очень сильно отличаться от предыдущих. Хотя бы тем, что здесь будет достаточно политических субъектов, и они сами друг друга чудесно проконтролируют. Хотя использования админресурса мы, скорее всего, не избежим. «Вбросы» будут, и наша задача их пресечь. Но в данном случае права избирателей нарушены самим избирательным законодательством. Потому что пропорциональная система, введенная на местах, не дает возможности получить ту власть, которая бы вполне представляла народные интересы. Голосовать будут за бренды политических партий. Политические же партии преследуют свои, узкопартийные интересы.

Во многих странах действует пропорциональная система, но мы не готовы к ней. Партий бесчисленное количество, и они созданы конкретными людьми как инструмент своего влияния, а не для представления интересов народа. Наши партии еще не способны представлять интересы людей, живущих, например, вокруг Чешки. Ни одна из крупных партий не сделала по этому поводу никакого публичного заявления. На деле это означает, что партиям на местном уровне на это попросту начхать. Воля громады их совершенно не интересует.

В любом случае громада и только громада может помочь власти стать моральной. Не партии, а именно гражданское общество должно стать основой, на которой сформируется гражданская же оппозиция. Не политическая оппозиция, а гражданская! Это то звено, которое призвано поддерживать демократию в обществе. Общественный контроль — это то, что поможет власти не воровать и вообще вести себя прилично. А если изберём новую власть и будем почивать на лаврах — получим то же самое.

[q]Быть правозащитником — это трудно?[/q]
— У меня есть такой индикатор: если утром хочется идти на работу — значит, ты на своем месте. Мне моя работа нравится, я живу работой. Это не ради денег. Когда я ушел из бизнеса, многие говорили, что я идиот. Но, людей не переубедить, как говорил Жванецкий, «…не надо спорить». Я и не спорил.