И ангел вострубил…

Вернувшись из небытия, Саня Накарачко прислушался к своему организму. В голове работала отбойными молотками бригада стахановцев. Во рту была пустыня Сахара, по которой только что прокочевало стадо диких верблюдов, страдающих расстройством желудка, зато остальное тело ощущало некоторую прохладу, скорее, даже могильный холод.

Саня Накарачко, уважаемый человек Александр Евгеньевич, приоткрыл один глаз. Стахановцы в районе противоположного виска поднажали. Саня зажмурился, и пролетарии, кажется, устроили перекур. Но лежать с закрытыми глазами было нельзя, так как ответить на естественные вопросы «Что? Где? Когда?» по памяти или интуиции в таком положении невозможно. Стены помещения оказались в аккуратном белом кафеле. И Саня был здесь не один. «Ментовка! — решил он не без досады. — Ну ниче, я им, волкам, устрою! Не даром мы с генералом Немздоимовым цистерну, наверное, коньяка выжрали!» И уже хотел Саня действовать, устраивать «капкан волкам», но мобильник отсутствовал. С ним и бумажник. Да чего там, не было даже штанов и нижнего белья. А голому человеку, согласитесь, устроить что-либо гораздо сложнее, чем одетому.

«Слушь, брат, — стал обращаться голый Саня к телу соседа и товарища по несчастью, — в каком мы отделении? Сколько уже времени? А куревом случайно не богат?» Сосед безмолвствовал. «Ты че, глухонемой?» — предположил Саня и потянул прикрывавшую соседа нечистую простынь. Осмотрев и даже потрогав сокамерника, Саня убедился, что таки да, тот совсем глухонемой. Более того, несколько неживой, точнее, совсем мертвый. В американских фильмах при таком открытии принято истошно и членораздельно кричать «А-а!!!», но Саня с перепугу позабыл, как надо себя вести, и просто сказал себе и соседу: «Ну ни фига себе!»

С каждым ударом стахановского молотка стал появляться какой-то обрывок прошедшей реальности: «Сауна. С другом и деловым партнером Костей Сопелем. Ну этих еще пригласили, из массажного салона. То-се, дела перетерли. Потом Сопель новым „вольво“ похвастался, а я сказал, что мой старый „мерин“ круче. Ралли устроили на улицах родного города. И этот КамАЗ на встречной полосе, и тупая морда водилы, который, видать, нормальной тачки не видел…»

«Выходит, я того… — подумал Саня и заскучал. — Значит, это не ментовка, а тот свет… Вернее, уже этот, но тот… Ирка, змея, обрадуется, да и пацаны плакать не будут, только нажрутся. Получалось совсем нехорошо и не ко времени. Да когда такое у деловых пацанов бывает вовремя! Саня стал вспоминать все, что слыхал о жизни по ту сторону. Тоннель и свет в конце — это, наверное, проспал. Теперь чего? Ждать надо. Пока ангел вострубит. А дальше — Суд. И судьи не берут ни зеленью, ни товаром, ни одолжениями! Зато, блин, в деле все эпизоды прописаны…»

Грехи у Сани были не то чтоб тяжкие, но все какие-то противные. «Ну спрелюбодействовал, — стал прикидывать он, — так это ж не со зла, а так, по приколу. Убивать не убивал. Правда, бабку на переходе задел краешком, так я ж ей нормально и сразу отстегнул. Еще и благодарила, старая плесень!» Вот насчет «Не укради» страшно было признаваться не только будущему трибуналу, но даже себе. «Гаплык мне, — подумал Саня и задолбился в железную дверь. — Следователя в камеру! Хочу чистосердечное с раскаянием!» С той стороны загремели ключи, и заспанная личность в сером халате произнесла: «Тю! Ему на понедельник вскрытие назначено, а оно еще выступает! В морге должно быть тихо, понял?!»

До дома Саня добирался, путаясь в списанной больничной пижаме. Жена Ирка отворила дверь и сказала: «Ой!» Еще в квартире присутствовал друг и соратник Костя Сопель. На нем не было брюк. «Старик, — обиделся он, — так же не делают! Нам позвонили тебя забирать, а ты…»

Образовавшуюся тишину взорвал трубный глас. Это сосед-музыкант со своим верным тромбоном вышел к подземному переходу собирать с прохожих гривенники.